1 Сталинские депортации 1928-1953

РОССИЯ. XX ВЕК
ДОКУМЕНТЫ
СЕРИЯ ОСНОВАНА В 1997 ГОДУ
ПОД РЕДАКЦИЕЙ АКАДЕМИКА А.Н.ЯКОВЛЕВА
РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ:
А.Н. Яковлев (председатель), ГА. Арбатов, Е.Т. Гайдар, В.П. Козлов, В.А. Мартынов, СВ. Мироненко, В.П. Наумов, Е.М. Примаков, Э.С. Радзинский, А.Н. Сахаров, Г.Н. Севостьянов, Н.Г Томилина, С.А. Филатов, А.О. Чубарьян, В.Н. Якушев
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФОНД «ДЕМОКРАТИЯ», МОСКВА
ИЗДАТЕЛЬСТВО «МАТЕРИК», МОСКВА

РОССИЯ. XX ВЕК
ДОКУМЕНТЫ
СТАЛИНСКИЕ
ДЕПОРТАЦИИ
1928-1 953
СОСТАВИТЕЛИ: Н.Л. Поболь, П.М. Полян
МОСКВА  2005






https://docs.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_QzZNdDhNd1dNYjg/edit?usp=sharing








ББК 63.3(2)622-4 СП
Федеральная целевая программа «Культура России» (подпрограмма «Поддержка полиграфии и книгоиздания России»)
Международный фонд «Демократия» (Фонд Александра Н. Яковлева) благодарит Региональную общественную организацию «Открытая Россия» за поддержку данного издания
Сталинские депортации. 1928-1953/Под общ. ред. акад. А.Н. Яков-С 11   лева; Сост. Н.Л. Поболь, П.М. Полян - М.: МФД: Материк, 2005. -904 с— (Россия. XX век. Документы).
ISBN 5-85646-143-6
Настоящий сборник охватывает основной сегмент советских депортаций — этнический. Первые проявления этнических депортаций датируются концом 1920-х годов, но преобладающими они стали только во второй половине 1930-х, достигнув кульминации в годы Второй мировой войны и пойдя на спад после ее окончания. Этой неравномерной хронологией депортационных операций продиктованы структура и логика сборника, первая часть которого посвящена предвоенным этническим депортациям (1928-1939), вторая и третья — этническим депортациям военного времени (1939-1945), четвертая — послевоенным депортациям (вплоть до смерти Сталина). В приложения включены перечень всех депортационных кампаний и операций в СССР, а также некоторые сомнительные документы о депортациях, предположительно сфальсифицированные в Третьем рейхе. Сборник снабжен вступительной статьей,, археографическим предисловием, преамбулами к отдельным разделам и подразделам, именным указателем и библиографией.
ББК 63.3(2)622-4
ISBN 5-85646-143-6
© Международный фонд «Демократия» (Фонд Александра Н. Яковлева), 2005
© Н.Л. Поболь, П.М. Полян, составление, научно-справочный аппарат, 2005
© П.М. Полян, вступительная статья, 2005

ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
Депортации как репрессии
Депортации, или насильственные миграции, — это одна из форм политических репрессий1, предпринятых государством по отношению к своим гражданам или подданным других государств с применением силы или принуждения. Во многих случаях депортации являлись лишь прелюдией к физическому уничтожению депортируемых или элементом более комплексной репрессии, когда, например, депортации подвергаются члены семей, главы которых репрессированы иным и более суровым способом (именно это весьма характерно для советской карательной системы). Нередко депортации комбинировались с другими видами репрессий, в том числе и с такими как, например, срочное или бессрочное поражение в избирательных правах.
Можно указать на следующие специфические особенности депортаций как репрессий. Это, во-первых, их административный2, то есть внесудебный характер. Во-вторых, это их списочностъ, или, точнее, контингентность: они направлены не на конкретное лицо, не на индивидуального гражданина, а на целую группу лиц, подчас весьма многочисленную и отвечающую заданным сверху критериям. Решения о депортациях принимались, как правило, руководителями партии и правительства, по инициативе органов ОПТУ — НКВД — КГБ, а иногда и ряда других ведомств. Это ставит депортации вне компетенции и правового поля советского судопроизводства3 (как и вне международного и союзного законодательства о военнопленных), и резко отличает систему спецпоселений от системы исправительно-трудовых лагерей и колоний, а также от системы лагерей для военнопленных и интернированных («архипелаги» ГУЛАГ и ГУПВИ).
И, наконец, третьей специфической особенностью депортаций как репрессий является их достаточно явственная установка на вырывание масс людей из их устоявшейся и привычной среды обитания и помещение их в новую, непривычную и, как правило, рискованную для их выживания среду. При этом места вселения отстоят от мест выселения подчас на многие тысячи километров.
1 От лат. «repressio» — карательная мера, наказание, имеющая целью подавить, пресечь что-либо.
2 Термин «административный» здесь употреблен в соответствии с советской, а не мировой практикой.
3 При этом ни Уголовный, ни Гражданский кодексы не принимались во внимание, и даже такие суррогаты советского судопроизводства как тройки или Особое совещание были не задействованы (другое дело, что частыми были такие их судебные решения, которые предусматривали «ссылку в отдаленные местности СССР» после отбытия срока в том или ином учреждении ГУЛАГа и под надзором органов спецпереселения, ответственных и за «просто» ссыльных).

6
ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
Уже одно массовое перемещение депортированных в пространстве — на необъятных советских просторах — объединяет проблематику принудительных миграций с исследованиями «классических» миграций и придает ей априори географический характер.
В определенной каталогизации и систематизации нуждаются и оригинальные советские термины, обозначающие или характеризующие депортации как репрессии и депортируемых как репрессированных. Прежде всего их не следует путать и смешивать с ссыльными, или ссыльнопоселенцами, то есть высланными индивидуально и по решению суда, а также с административно-ссыльными, высланными индивидуально, но по решению не судебного, а того или иного административного органа. Эта терминология была унаследована советской властью от царизма, но для сферы массовых депортаций ей пришлось срочно заняться терминотворчеством, проявив и в этом завидное мастерство.
И действительно, раскулаченные и высланные кулаки проходили первоначально по ведомству ГУЛАГ ОГПУ и именовались спецпереселенцами. В 1933 году их перекрестили в трудпоселенцев, а места их расселения переименовали из спецпоселков в трудовые поселки, или, сокращенно, в трудпоселки.
Так называемые новые контингента, депортированные до 1939 года («бывшие люди», жители западных, южных и восточных — корейцы — границ) считались по своему статусу административно-высланными: некоторые из них были депортированы на фиксированный срок (пять или, реже, десять лет). Тот же статус (а вернее — то же наименование, но с иным наполнением) имели и депортированные в апреле 1940 года семьи расстрелянных польских граждан (офицеров, чиновников, осадников).
В феврале — апреле 1940 года вновь всплыло отринутое ранее понятие спецпереселенцы1 (контингента спецпереселенцы-осадники и спецпереселенцы-беженцы из числа бывших польских граждан), а также добавились понятия выселенцы и переселенцы (применительно к депортациям из 800-метровой приграничной полосы). А в 1941 году в совершенно новом — сугубо депортационном — значении воспользовались и дореволюционной терминологией: так, к концу 1941 года за контингентами, депортированными в 1941 году (из Прибалтики, из Молдавии и др.), более или менее закрепилось общее название — ссыльнопоселенцы (особенностью этого статуса было юридически оформленное поражение в гражданских правах). И, только начиная с 1944 года, в обиход вошел и вскоре закрепился обобщающий термин спецпоселенцы.
Депортации являлись еще и своеобразной формой учета и обезвреживания государством его групповых политических противников (и не столь уж важно подлинных или мнимых — важно, что государство решило их нейтрализовать). Случаи, когда депортации подвергается не часть репрессируемого контингента (класса, этноса, конфессии и т.д.), а практически весь контингент полностью, называются тотальными депортациями. Если основанием для депортации принципиально послужил этнический фактор, то такую депортацию резонно понимать как этническую депортацию. Она, естественно, может быть как тотальной, так и частичной, когда насильственному переселению подвергается не
1 В разъяснении начальника ОТП М. Конрадова от 27.04.1940, направленном в Главное управление исправительно-трудовых лагерей и трудпоселений НКВД, говорилось, что депортированных из западных областей УССР и БССР следует именовать «спецпереселенцами», дабы не путать их с «трудпоселенцами старых поселков», то есть с кулаками. (ГАРФ. Ф. Р-9479. On. 1. Д. 68. Л. 37).

ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
7
весь этнос, а только его определенная часть. При этом не так уж и важно, что дополнительный критерий сам по себе может иметь социальный характер (скажем, кулаки, или социально опасный элемент) или, скажем, характер географический (ограничение депортации того или иного этноса тем или иным конкретным регионом) — если при этом фактически депортируется отчетливая этническая группа, депортация сохраняет свой этнический характер.
Депортационная политика и депортации в СССР — суть равнодействующая внешней и внутренней политики советского государства, во всей их динамике и со всеми их особенностями и противоречиями. Тем не менее, вполне возможно и даже принципиально важно различать следующие две разновидности этнических депортаций в СССР: этнические депортации, порожденные внешнеполитическими импульсами, и депортации, порожденные импульсами внутриполитическими.
К контингентам, затронутым операциями первого вида, относятся все ино-странноподанные, а также советские граждане — представители тех народов, с титульными государствами которых СССР граничит, враждует или находится в состоянии войны. Депортации в этом случае призваны сыграть, так сказать, превентивно-профилактическую роль. Классические этнические контингента тут —поляки, немцы, финны, румыны.
К контингентам, затронутым операциями второго вида, относятся те народы СССР, у которых, во-первых, нет титульного государства за границей и, во-вторых, депортацией которых преследуются сугубо внутренние задачи. Лучшими примерами тут могут послужить калмыки и все «наказанные народы» Северного Кавказа, а также оуновцы. Промежуточное положение занимали, скажем, армяне и евреи — этносы без государства вне пределов СССР, но с большой и влиятельной диаспорой (в 1949 году еврейское государство, впрочем, возникло).
Если депортации осуществлялись уполномоченными органами советской власти на территории СССР, то мы имеем дело с внутренними принудительными миграциями, а если они осуществлялись за пределами СССР — то это международные принудительные миграции. Так, депортация в СССР лиц немецкой национальности из стран Юго-Восточной Европы чрезвычайно важна типологически, как целенаправленная попытка Сталина распространить советские правила игры на оккупированные страны Европы, а заодно и получить дополнительный контингент рабочих рук.
Внутренние принудительные миграции в целом, начиная от самых ранних депортаций казаков в 1918—1920 гг. и до депортаций «тунеядцев» или «Свидетелей Иеговы» в начале 1950-х гг., — это масштабное историческое явление, затронувшее более 6 млн человек. Они являлись составной частью тоталитарной государственной системы миграций в СССР, обусловленной сложным сочетанием политических и экономических факторов. Их стержневыми и определяющими элементами безусловно являлись так называемые кулацкая ссылка и тотальные депортации «наказанных народов» в годы Великой Отечественной войны. Более корректными представляются термины репрессированный народ и депортированный народ.
В то же время «репрессированный народ» не является синонимом «депортированного народа» еще и потому, что известны и противоположные случаи — насильственного оседания того или иного этноса (цыгане, ногайцы, казахи) или его части. Поскольку случаи оседания в настоящем исследовании специально не рассматриваются (за исключением цыган), мы будем придерживаться термина «депортированный народ».

8
ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
Депортационная политика СССР
Изучение советских репрессий и, в частности депортаций обнаруживает поразительную и со временем все усиливавшуюся приверженность советского строя не классовому, а преимущественно этническому критерию репрессий. Государство рабочих и крестьян, неустанно декларировавшее верность интернационализму и классовому подходу, на практике эволюционировало к сугубо националистическим целям и методам.
Наиболее яркий пример — так называемые наказанные народы, причем наказанием, собственно говоря, и являлась их депортация. Представителей этих народов выселяли целиком и не только с их исторической родины, но и изо всех других районов и городов, а также демобилизовывали из армии, так что фактически такими этнодепортациями была охвачена вся страна (напомним, что такого рода репрессии мы называем тотальными депортациями). Вместе с родиной у «наказанного народа» отбиралась, если она была, национальная автономия, то есть его относительная государственность.
В сущности, в СССР тотальной депортации были подвергнуты десять народов. Из них семь — немцы, карачаевцы, калмыки, ингуши, чеченцы, балкарцы и крымские татары — лишились при этом и своих национальных автономий (их общая численность — около 2 млн чел., площадь заселенной ими до депортации территории — более 150 тыс. кв. км.). Но под определение тотальной депортации подпадают еще три народа — финны, корейцы и турки-месхетинцы.
Депортационная политика СССР тесно связана с общей политикой принудительного труда в СССР и может быть понята только в единстве с практикой принудительного трудоиспользования осужденных в ГУЛАГе и планово-добровольного переселения. Считалось, что принудительный труд мог быть даже более эффективным, чем свободный.
Между планово-добровольным, депортационным и тюремно-лагерным типами переселений отмечалось не всегда четкое, но все же ощутимое разделение труда: так, плановое переселение отвечало за перемещение в трудодефицитные регионы с относительно благоприятными природными и социальными условиями (например, на Северный Кавказ или в отдельные районы юга Дальнего Востока), тогда как «Архипелаг ГУЛАГ» специализировался на освоении районов с экстремальными природными условиями (как, например, на Колыме) или же обеспечивал физическим трудом сверхсекретные объекты (урановые рудники, закрытые города и т.д.). Что же касается «архипелага» спецпоселков и комендатур для депортированных, то он занимал промежуточное положение между ними, в результате чего основными ареалами вселения депортированных были Европейский Север, Урал, Западная Сибирь, Казахстан и Средняя Азия, за исключением разве что самых обжитых или приграничных районов.
В этой связи немалый интерес представляет организационная структура депор-тационного дела в СССР. При всем принципиальном различии между советскими депортированными (как административно-высланными спецпоселенцами) и советскими заключенными (как осужденными НКВД или судами) существенно помнить, что сугубо организационно и за то, и за другое отвечали органы ОГПУ — НКВД — МВД. Заметим, что и третья составная часть принудительных миграций — так называемые плановые переселения — некоторое время так же находилась в ведении НКВД. Впервые Переселенческий отдел НКВД был образован 22 июля 1936 года на базе Всесоюзного переселенческого комитета при СНК (в 1937-1938 гг. его возглавлял уже знакомый нам И.И. Плинер).

ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
9
9 августа 1939 г. отдел был вновь выведен из штата НКВД и передан в ведение Переселенческого управления при СНК. Интересно, что на время его существования в составе НКВД пришлась первая тотальная этническая депортация — выселение корейцев.
Большую часть периода депортаций Отдел спецпоселений или аналогичные ему структуры входили непосредственно в ГУЛАГ как его составная часть. В самом начале 1930-х гг., во время кулацкой ссылки, в составе ОГПУ существовал самостоятельный Отдел по спецпереселенцам, со своими отделениями и инспекциями на местах1.
Постановлением СНК за № 775/116 от 20 апреля 1933 г. «Об организации трудовых поселений ОГПУ» система трудпоселений и спецпоселков была объединена с ГУЛАГом в единый орган — Главное управление лагерей и трудовых поселений ОГПУ. Начальником управления в целом был М.Д. Берман, а его заместителями и руководителями соответствующих отделов являлись — Я.Д. Рапопорт (по лагерям) и И.И. Плинер (по трудопоселениям). В ведении последнего закреплялись следующие контингенты: а) выселенные из районов сплошной коллективизации кулаки; б) выселенные за срыв и саботаж хлебозаготовительных и других кампаний; в) городской элемент, отказавшийся в связи с паспортизацией выезжать из Москвы и Ленинграда; г) сбежавшие из деревни кулаки, снимаемые с промышленных производств; д) выселяемые в порядке очистки государственных границ и е) осужденные органами ОГПУ и судами на срок от 3 до 5 лет включительно, кроме особо опасных элементов из них (при этом последним разрешалась и последующее прибытие их семей).
Последний контингент говорит о большем, чем о координации усилий и разделении труда, а именно, о своеобразном процессе сращивания спецпоселений и лагерей в единое целое2.
10 июля 1934 года ОГПУ было реорганизовано в НКВД. 27 октября того же года в НКВД были переданы исправительно-трудовые учреждения Наркомата юстиции, после чего Главное управление лагерей и трудовых поселений было реорганизовано в Главное управление лагерей, трудовых поселений и мест заключений НКВД3. Вплоть до конца августа 1941 года Отдел трудпоселений существовал как подразделение ГУЛАГа.
Но 28 августа 1941 года — накануне выселения немцев Поволжья — был создан так называемый ОСП — Отдел спецпоселений НКВД. Начальником отдела был назначен майор гб И.В. Иванов, а его заместителем — капитан гб М.В. Конрадов. Согласно датированному 1 сентября Положению4, отдел был создан специально для переселения советских немцев в глубинные районы и их расселения и трудового устройства на новых местах проживания. Применительно к местам вселения, к планированию и обследованию привлекались также органы Наркомзема и Переселенческого управления.
Интересно, что ОСП не нес ответственности ни за какие другие, ранее депортированные, контингенты. Так, в письме начальника ГУЛАГа В.Г. Наседкина зам. наркома НКВД В.В. Чернышеву от 27 ноября 1941 года, ссыльно-поселенцы из Прибалтики, Западной Украины и Молдавии прямо названы «бесхозными».
1 См.: Лубянка-2. С. 339.
2 См.: Дугин, 1999. С. 69-71.
3 См.: ГУЛАГ, 2000. С. 233-234. Со ссылкой на: ГАРФ. Ф. Р-9401. On. 1. Д. 463. Л. 381.
4 См.: Лубянка-2. С. 270-271. № 147. Со ссылкой на: ГАРФ. Ф. Р-9479. On. 1. Д. 72. Л. 1-2.

10
ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
Параллельно в составе ГУЛАГа существовал Отдел трудовых и спецпоселений (ОТСП)1. 14 ноября 1942 года, когда ОСП был расформирован, его функции были возвращены в ОТСП (с 12 января по 17 марта 1944 года его начальником был П.И.Мальцев). Однако 17 марта 1944 года —после завершения тотальных депортаций на Северном Кавказе — Отдел спецпоселений НКВД — МВД был создан вновь и снова — на базе ОТСП ГУЛАГ. Его начальниками были М.В. Кузнецов (при заместителе П.И. Мальцеве), с 25 ноября 1946 года — снова П.И. Мальцев, а с 14 февраля 1948 года — В.В. Шиян. 14 июля 1950 года спецпоселения были переданы из ведения МВД в ведение МГБ, в составе которого создавалось специализированное 9-е Управление по надзору за политическими и уголовными ссыльными, высланными и спецпоселенцами2.
В последующем названия отдела еще не раз менялись: так, с 16 ноября 1950 года — это уже 9-е Управление МГБ (В.В. Шиян был до 21 ноября 1951 зам. начальника, а по 27 мая 1953 года — начальником этого управления), с 14 марта 1953 года — Отдел «П» МВД, а с 30 октября 1954 года — 4-й спецотдел МВД. Наконец, 27 марта 1959 года, в связи с тем что большая часть спепоселенцев была уже снята с учета, отдел был окончательно расформирован, а его функции переданы в Главное управление милиции МВД3.
Депортационная политика и депортационные операции в СССР
В СССР отдельные и, на первый взгляд, локальные операции по принудительному переселению тех или иных групп населения начались в ходе или сразу же после окончания Гражданской войны.
Хотя не вполне корректно было бы говорить о специфичности принудительных миграций исключительно для СССР (или, скажем, сугубо для социалистического строя), нельзя не отметить их феноменальное распространение в Советском Союзе, отлаженную технологичность и неслыханную прежде масштабность. В целом приходится констатировать наличие в СССР специфической депорта-ционной политики, как существенной части общей репрессивной политики советского государства и важного инструмента во внутренней репрессивной политике. Депортации при этом мыслились насущным и эффективным орудием социальной инженерии, причем орудием «гуманным», поскольку тем или иным социально-неблагонадежным контингентам отказывалось не в праве на жизнь (тогда это был бы геноцид), а «всего-навсего» в праве на свободу.
Многочисленные и насильственные перемещения миллионов советских людей имели самые серьезные демографические и экономические последствия как для регионов прибытия и выбытия, так и для страны в целом. Имели они и свою историческую и даже географическую логику, не говоря уже об организационной логистике и инфраструктуре, как правило, сосредоточенных под эгидой
1 См.: Лубянка-1. С. 293 (по состоянию на 20.05.1942).
2 См. соответствующее Пост. СМ СССР № 3077-1286 сс (Лубянка-2. С. 647-649. № 159. Со ссылкой на: АПРФ. Ф. 93. Коллекция постановлений). Часть поселенцев, работающих на некоторых промышленных предприятиях МВД (Норильский никелевый комбинат, Енисейстрой, стройки в Тюменской области) были оставлены под надзором МВД с обязательством отчитываться перед МГБ.
3 См.: Лубянка-1. 1997. С. 130. Еще в 1959 году ряд дел, касающихся персонального учета спецпоселенцев и ссыльных, переписка и справочно-учетные материалы были переданы в МВД союзных и автономных республик и УВД краев и областей. Документы и материалы общего характера были переданы в ГАРФ — ЦГАОР на государственные хранение в 1963 г. (Павлова, 1992. С. 22-23).

ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
11
ОГПУ — НКВД — МВД. Только в 1920-е и в первую половину 1930-х годов центр формирования депортационной политики был смещен в сторону компартии («Комиссия Андреева» и др.). Как правило, решения о депортации, пусть и самой ничтожной по количественному признаку, принимались на самом верху, в центре, но до 1935 года встречались и исключения: так, повышенная самостоятельность и, добавим, активность характерны для Украины и Ленинграда. В критические моменты, например, во время Гражданской или Великой Отечественной войн, уровень принятия решения мог опускаться и еще ниже — до регионального или даже военно-территориального (военные округа или даже фронты).
Основной единицей, можно даже сказать — ячейкой, депортационной политики СССР являлись депортационные операции. В это понятие мы вкладываем выселение строго фиксированного контингента людей, осуществляемое в фиксированные сроки и на фиксированной территории, насильственным (при непосредственном применения силы) или принудительным (под угрозой ее применения) путем и по заранее разработанному сценарию, или плану. Как правило, этот сценарий оформлен в официальные нормативные акты государственных или партийных инстанций (законы и указы, директивы и постановления, приказы и распоряжения и др.).
Депортационная операция может включать в себя как различные внутренние этапы (например, так называемую фазу «первых эшелонов», то есть депортацию основной массы контингента, и последующие действия по дополнительному выявлению или поиску лиц, не охваченных первой волной или уклоняющихся от депортации), так и некоторые сопутствующие действия, не требующие физического контакта с депортируемым контингентом, но являющиеся составной частью операции как политического инструмента (например, административно-территориальные и топонимические репрессии или, скажем, меры по реабилитации и репатриации).
Совокупность выделенных единичных операций часто поддается смысловой группировке по различным содержательным признакам, но в первую очередь — по признаку контингента: скажем, все разновременные депортации кулаков или все депортации немцев и т.д. Такие группировки, по существу, — это части единой операции более высокого уровня, Тем не менее, поскольку они состоят из двух или нескольких единичных депортационных операций, они и сами нуждаются в термине, и в качестве такового мы предлагаем депортационную кампанию. Под нею мы понимаем некое сквозное единство единичных депортационных операций, объединенных общностью депортируемого контингента, но нередко разнесенных во времени, как, впрочем, и в пространстве. Примерами могут послужить депортационные кампании «кулацкая ссылка» или «превентивная депортация советских немцев», осуществлявшиеся, соответственно, в 1930— 1934 и 1941-1942 гг., состоявшие, каждая, из целой серии депортационных операций и растянувшиеся в общей сложности на долгие годы и месяцы.
Такой подход позволяет лучше увидеть глубокое смысловое единство депортационной политики и общей внутренней политики советского государства. С группами единичных депортационных операций, сведенных в сквозную депортационную кампанию, как правило, хорошо соотносятся те или иные «политические операции», или, «политические кампании» своего времени (как, например, раскулачивание, репатриация и др.).
Забегая вперед, заметим, что данные, которыми мы располагали, позволили выявить по меньшей мере 52 сквозные депортационные кампании и около 130 депортационных операций. При этом выяснился целый ряд остававшихся до этого втуне обстоятельств и проблем.

12
ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
Каждой в конечном итоге зафиксированной депортационной операции присвоен индекс, состоящий из указания на год ее проведения и на ее условное порядковое место в хронологии операций этого года (например, обозначение 33(1) говорит об операции, открывающей собой программу 1933 года и т.п.). Перечень, каким он нам представился в итоге проделанной работы приведен в приложении 2 (оставшихся не проясненными или спорными случаев мы здесь не касаемся).
Если распределение депортационных операций по хронологии и в принципе и практически возможно (несмотря на размытость некоторых важных дат), то такое же распределение сквозных депортационных операций чрезвычайно затруднительно, так как отдельные политические кампании проводились параллельно, а некоторые из них (например, коллективизация или репатриация) нередко длятся по несколько лет.
Сказанное в целом лишний раз подчеркивает острую необходимость дополнительного обращения к архивным источникам. Систематичность, к которой, как мы надеемся, нам удалось приблизиться, должна помочь сделать это обращение более эффективным, а последующее изложение — более осмысленным. В этой связи можно предполагать, что итоговые цифры статистических масштабов принудительных миграций в СССР, приводимые ниже, еще не раз будут пересматриваться и уточняться.
Сводные количественные показатели советских депортаций, в разрезе характерных периодов, представлены в таблице:
Масштабы принудительных миграций в СССР в 1920-1952 гг.
Характерные периоды
Количество депортированных
Внутренние
Внешние*
Итого

тыс. чел.
%
тыс. чел.
%
тыс. чел.
%
1920-1925
100**
1,7
0,1
0,0
100**
0,9
из них этнические
—

—

—

1930-1931
2050
34,1
—
—
2050
17,2
из них этнические
18/0,5

—
—
18/0,5

1932-1934
335
5,7
200
3,3
535
4,5
из них этнические
—

—

—

1935-09.1939
260
4,4
-
-
260
2,2
из них этнические






1940-1941
395
6,7
-
-
395
3,3
1941-1942
1200
20,5
-
-
1200
10,1
1943-1944
870
14,8
-
-
870
■7,3
1944-05.1945
260
4,4
5565
93,0
5825
49,0
05.1945-1952
400
6,8
255
3,7
655
5,5
ИТОГО
5870
100,0
6020
100,0
11890
100,0
из них этнические
3377
57,5
455
7,6
3822
32,1
Источники: Полян, 1996; Полян, 2001.
* Без учета депортаций советских граждан, осуществленных Германией.
* С учетом условной оценки по кампаниям II и III.

ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
13
На протяжении второй половины 20-х годов принудительные миграции как таковые практически не встречались — то было время интенсивных экспериментов с плановым переселением.
Подсчеты показали, что только внутренними депортациями, то есть теми, что не выплескивались за ширящиеся границы советского государства, было охвачено более 6 млн. чел. Примерно столько же (около 6 млн чел.) депортированных — и на счету внешних, или международных миграций. Таким образом, всего за годы советской власти число принудительных мигрантов составило около 12 млн чел., а с учетом компенсационных мигрантов — порядка 14,5 млн чел.
Из 52 депортационных кампаний 38, или 73%, являлись этническими (разумеется без учета казаков, исторически и до самого последнего времени являвшихся сословием, но в ходе Всесоюзной переписи населения 2002 года сумевших оформить еще и этническую свою идентичность). В то же время доля этнических депортаций в общем числе депортированных значительно меньше — 32,1%, при 57,5% во внутренних и всего лишь 7,6% во внешних депортациях (см. табл.). Это связано прежде всего с тем, что две самые массовые депортацион-ные операции — кулацкая ссылка и насильственная репатриация не относятся к разряду этнических. Точнее, роль этнического начала в них была исчезающее мала, хотя раскулачивание национальных районов и делало кулацкую ссылку из них этнически окрашенной1, равно как и репатриация из Германии лиц из числа немцев, крымских татар и других народов, депортированных в СССР во время войны.
В 1925 году была создана Комиссия ПБ РКП(б) по обследованию пограничной полосы при председателе наркома военно-морских дел К.Е. Ворошилове и заместителе председателя А.С. Бубнове (в то время начальнике Политуправления Красной Армии). В сентябре 1925 года ее доклад был одобрен Политбюро, и одним из его 22-х пунктов было — изучение возможностей «переселения избытка населения из пограничной полосы»(!). В понятие погранполосы при этом входили практически все приграничные административные единицы окружного или районного уровня, в частности большая часть Ленинградской области, четыре округа Белоруссии (Полоцкий, Минский, Бобруйский и Мозырский) и восемь округов Украины (Коростенский, Волынский, Шепетовский, Проску
1 Примером могут послужить 999 кулацких семей (5317 чел.) из Дагестана и Чечено-Ингушетии, отправленных в 1936 году в совхозы Киргизии и Казахстана. На Политбюро ЦК ВКП(б) вопрос о переселении кулацких хозяйств из Дагестана и Чечено-Ингушетии рассматривался еще весной — 20.05.1936 (Политбюро-И, 2001. С. 767. Протокол № 39, п. 242; см. также в письме зам. начальника ГУЛАГ НКВД И.И. Плинера наркому внутренних дел Ежову и его замам Агранову и Берману от 07.11.1936 — ГАРФ. Ф. Р-9479. On. 1. Д. 36. Л. 33). К этой операции, судя по всему, относится и соответствующая «Инструкция начальнику оперативной группы», утвержденная начальником НКВД по Северо-Кавказскому Краю И.Я. Дагиным (не ранее 15.07.1934 и не позднее 29.03.1937) и написанная с учетом, как это представлялось авторам, «особенностей национальных областей и специфических условий национального аула» (Гаев, Хадисов, Чагаева, 1994.С. 66—69). В то же время среди подкатегорий кулаков, защищенных от экспроприации и выселения, наряду с хозяйствами красных партизан, бывших участников Гражданской войны и теперешних красноармейцев, встречается (по крайней мере, применительно к Западно-Сибирскому краю) и две этнические категории — хозяйства иннос-транноподанных и кулаков татаро-бухарцев (см. постановление Президиума Западно-Сибирского крайсполкома о ликвидации кулачества как класса от 05.05.1931 в: Данилов, Красилъников, 1993. С. 99).

14
ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
ровский, Тульчинский, Могилев-Подольский, Каменец-Подольский и Автономная Молдавская ССР): только на Украине в ней проживало 4,8 млн чел., или 6% населения1.
Примеров реальных депортаций на основании той или иной степени тщательности приграничных зачисток — сколько угодно. И поскольку население конкретных приграничных зон имело ту или иную, но чаще всего вполне определенную этническую окраску, эти репрессии неизбежно начинали принимать, наряду с социальной, еще и этническую направленность. Мало-помалу, классовый ориентир репрессий привыкал к своему сочетанию с этническим и наметилась общая и набирающая силу тенденция к постепенному вытеснению и замещению социального элемента этническим.
Все это готовило — и постепенно подготовило — почву для того, что понятие враг народа, применявшееся к конкретной индивидуальной личности, а в безличном виде — к весьма аморфным группам (кулаки, троцкисты, зиновьевцы и т.п.), были примерено — а затем и применено — так же и к этническим категориям. Фраза безымянного чекиста из Актюбинска о том, что «...из поляка никогда коммуниста не сделаешь, во всяком случае в этом поколении. Они все нам враги, сколько бы их ни было!»2 — говорит сама за себя. В том же ряду и фраза сотрудника райкома партии, который на вопрос депортированных немцев-руководителей о перспективах их трудоустройства, срезал их так: «Немцы народ ненадежный, и поэтому насчет работы разговора быть не может, кроме физической работы в колхозе»3.
В этом контексте гораздо лучше понимаешь, как закладывались и как развивались представления о враждебных нациях, столь отчетливо проявившие себя в годы войны в депортациях «наказанных» — превентивно ли, в порядке ли возмездия — народов.
Историография советских депортаций
С момента своего осуществления и чуть ли не до конца 1980-х гг. принудительные миграции были в СССР одной из самых табуированных тем. До середины 1950-х гг., когда прозвучали первые половинчатые хрущевские разоблачения, из общественного (а в значительной мере и из государственного) обихода были исключены не только какие бы то ни было сведения о депортированных и депортациях, но и сами упоминания о высланных народах.
Непосвященный мог бы догадаться о существовании в СССР, например, ингушей или калмыков лишь посредством сличения аналогичных справочных источников (энциклопедических изданий, административных карт), датированных временем до и после депортаций. Да и после их частичной реабилитации запрет на «лишнюю» информацию не был снят и фигура умолчания оставалась
1 Комиссия (позднее Бубнов стал ее председателем) продолжила свою деятельность до конца 1928 г. (Кен, Рупасов, 2000. С. 486-487). В 1930 г. в число районов погран-полосы входили также Одесский, Бердичевский и Винницкий приграничные округа.
2 См.: Хребтович-Бутенева, 1984 С. 48-53.
3 Высказывание Исаенко, секретаря по кадрам Красноярского райкома ВКП(б) Казахстана. См. в докладной записке оперуполномоченного ОСП лейтенанта Гб Мартьянова от 12.01.1942 «О проверке расселения и трудового устройства спецпереселенцев-немцев в Северо-Казахстанской области», по состоянию на 06.01.1942 (Депортации народов СССР, 1995. С. 236. Со ссылкой на: ГАРФ. Ф. Р-9479. On. 1. Д. 85. Л. 185— 186).

ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
15
преобладающей. Помимо официозной интерпретации допускались, — и то лишь изредка, — единичные глухие ссылки фактографического характера (как правило, в контексте мажорного анализа деятельности партийных и советских органов тех или иных регионов в те или иные периоды).
Впервые всерьез и во весь голос о принудительных миграциях в СССР заговорили на Западе. Первые специальные упоминания, первые публикации документов, первые постановочные и обобщающие исследования, посвященные проблематике депортаций, вышли именно там, причем вышли на удивление рано.
В 1960 году, то есть спустя всего три года после начала процесса реабилитации «наказанных» этносов, в США вышла книга Роберта Конквеста «Советские депортации народов»1. Этнические депортации военного времени в СССР он рассматривал как естественное продолжение колониальной политики царской России, облегченное компактной конфигурацией и сухопутностыо Российской империи. Основывался он при этом на чрезвычайно скудных источниках — советском официозе (включая упомянутые сравнения административных карт и энциклопедий, переписи 1926, 1939 и 1959 гг., кампанию по разоблачению Шамиля как агента английского империализма и даже перечнях подписных изданий Союзпечати!), показаниях австрийских военнопленных, репатриированных из Казахстана (где они сталкивались, по крайней мере, с чеченцами) и даже отчете английских альпинистов об экспедиции 1958 г. в Приэльбрусье (куда уже начали возвращаться балкарцы)2. Многое почерпнуто из признаний советского перебежчика, подполковника Бурлицкого, участника всех операций по депортациям (кроме балкарской)3, а также из секретного доклада Н.С. Хрущева XX съезду КПСС (в котором, кстати, остались даже не упомянутыми советские немцы и крымские татары)4.
Несмотря на эту скудность, Р. Конквест впервые сумел дать — и к тому же весьма реалистичный — набросок хронологии и статистики депортаций «наказанных народов», но и частичный — и несколько более условный — набросок статистики смертности в ходе их осуществления.
Р. Конквест построил и первую (весьма условную и даже не совсем точную) карту депортаций «наказанных народов» в СССР5. В 1972 году вышло первое издание «Атласа русской истории» Мартина Гильберта, где была представлена и карта обобщенных направлений этнических депортаций в СССР (более точная, чем у Р. Конквеста, но все еще весьма приблизительная).
О раскулачивании и об этнических депортациях сильно написал и Александр Солженицын в своем «Архипелаге ГУЛАГ», увидевшем свет в 1973-1975 гг. По существу, каждая контингентная депортация непременно «делегировала» в ГУЛАГ (так сказать, на индивидуальной основе) своих наиболее ярких и опасных лидеров и представителей. И в «Истории нашей канализации» (второй главе
1 Conquest, 1960.
2 См.: Jones R. Climbing wit the Russians.//Geographical Magazine. 1959. June.
3 Были опубликованы в журнале «Life» за 5.07.1954.
4 Кроме того, информацией располагали и представители депортированных народов из числа советских невозвращенцев, избежавших послевоенной репатриации, В частности по информации Р. Конквеста, особенно активной и организованной была калмыцкая диаспора во главе с Наминовым, постоянно обращавшаяся в международные организации и взывавшая к общественному мнению, как в странах Запада, так и на Востоке.
5 Conquest, 1960, Р. 94.

16
ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
первой части «Архипелага ГУЛАГ») А. Солженицын рассказал о подавляющем большинстве депортационных «потоков», прекрасно укладывающихся в заданные им — с 1918 по 1956 г. — временные рамки. При этом, несколько, может быть, расширяя сферу компетенции ГУЛАГа как структурного подразделения НКВД, он нисколько не преувеличил его собирательного значения и репрессивно-нарицательного звучания.
О резонансе, который этот поистине эпический опыт художественного исследования имел во всем мире, включая и СССР, можно и не говорить: с учетом многочисленных переводов солженицынского «Архипелага» на все массовые литературные языки мира тема сталинских депортаций была обнародована поистине в планетарном масштабе.
Но особого упоминания заслуживает вышедшая в 1978—1979 гг. (сначала на русском, а затем и на английском языке) книга Александра Некрича «Наказанные народы», написанная еще в первой половине 1970-х гг., когда автор жил в СССР. Впервые этнические депортации в СССР рассматривались здесь как целостная, мало изученная и, подчеркнем, как научная проблема. Отдельные главы посвящены депортациям из Крыма, Калмыкии и Северного Кавказа, пребыванию «наказанных народов» в статусе спецпоселенцев и процессу их возвращения (или невозвращения) на покинутые земли. Фактографической основой для А. Некрича послужили немногочисленные советские и зарубежные публикации по истории Второй мировой войны (напомним, что архивы в те годы были наглухо закрыты даже для большинства историков-партийцев1), а также работы по истории партийного строительства в национальных окраинах СССР в годы войны и в послевоенное время, подчас содержавшие крупицы сведений, ценных для проблематики «наказанных народов», а также устные свидетельства представителей самих репрессированных народов.
Именно Р. Конквест и А. Некрич выдвинули проблематику «наказанных народов» в качестве самостоятельной научной задачи и сделали первые, и потому особенно трудные шаги к ее прояснению. Отдавая им должное, все же отметим, что советской научной историографии по этой теме фактически не было.
Первые научные статьи и публикации о проблеме депортаций в СССР появились только в самом конце 1980-х гг., уже во время перестройки. Определенное консолидирующее значение имел Круглый стол по проблематике советских депортаций, организованный в 1988 году в Московском филиале Географического общества СССР пишущим эти строки.
Постепенное открытие соответствующих фондов в центральных и региональных архивах России и других стран СНГ привело к всплеску интереса к этому впоросу и, начиная с 1990-х гг., к многочисленным публикациям. Среди них отметим работы СУ. Алиевой, В.А. Аумана и В.Г. Чеботаревой, И. Биласа, X. Бо-кова, Н.Ф. Бугая, В. Бруля, В.Б. Вепринцева и И.А. Мочалина, Г.Ф. Веснов-ской, Г. Вормсбехера, М.А. Вылцана, В.Л. Гениса, А.А. Германа, Л.В. Гиль-ди, Л.И. Гинцберга, А.М. Гонова, А.Е. Гурьянова, В.П. Данилова, А.Н. Дугина, Е.А. Зайцева, И.Е. Зеленина, В.Н. Земскова, Х.М. Ибрагимбейли, В.А. Иванова, Н.А. Ивницкого, В.А. Исупова, О.Н. Кена и А.И. Рупасова, Г.Н. Кима, А.Н. Кичихина, В.А. Козлова, А.И. Кокурина, А.Н. Коцониса, С.А. Красиль-никова, В.Э. Кригера, М.С. Куповецкого, Н.С. Лебедевой, В.Н. Макшеева,
1 Уже по этой одной причине весьма некорректным является выставление А. Некричу упреков в незнакомстве с архивными данными (см.: Бугай, Гонов, 1998, С. 25—26).

ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
17
О.Л. Миловой, Ш.С. Мудуева, С.Г. Нелиповича, А.И. Османова, Т.Ф. Павловой, Е.Х. Панеш и Л.Б. Ермолова, B.C. Парсадановой, В.И. Пасата, Э. Пел-кауса, Г. Саббо, В.П. Сидоренко, Ю. Сливки, Х.П. Стродса, В. Убушаева, СМ. Червонной, И.М. Чеченова, А.А. Цуциева, Д.В. Шабаева, Д. Эдиева, Э. Эркенова и других исследователей (главным образом историков, архивистов и этнографов), а также воспоминания самих депортированных.
Совокупными усилиями исследователи сделали достоянием гласности и ввели в научный оборот сотни, если не тысячи важнейших документов. Вместе с тем критическое знакомство с некоторыми из них оставляет и определенную неудовлетворенность — из-за многочисленных опечаток или ошибок в текстах, в датах и в описании источников. Многие ошибки и даже опечатки многократно репродуцируются, что говорит об определенной общности их источника (чаще всего ими являются ранние — нередко газетные — публикации Н.Ф. Бугая и В.Н. Земскова). Лишь очень немногими проводилась хотя бы частичная археографическая подготовка документов, например, И. Биласом, Н.Ф. Бугаем (в некоторых изданиях конца 1990-х и начала 2000-х гг.) или Ю. Сливкой, но в этом отношении выделяются работы О.Л. Миловой, В.И. Пасата и, в особенности, Н.С. Лебедевой. Большинство же ограничивается архивными ссылками, но даже это, увы, до сих пор еще не стало стандартом.
Долгое время неизученным оставался и вопрос о депортации в последние месяцы войны и использовании в первые послевоенные годы в СССР труда интернированных и мобилизованных (или арестованных) гражданских немцев иностранного подданства (сугубо метафорически, по аналогии с советскими остарбайтерами, мы прибегаем для их обозначения к термину вестарбайтеры). На Западе уже вышли исследования, прямо или косвенно затрагивающие эту тему (монографии Г. Вебера с соавторами, С. Карнера и др.). В России первые публикации на эту тему увидели свет в 1994 г. (статьи В.Б. Конасова и А.В. Те-рещука, П.Н. Кнышевского, М.И. Семиряги). Попытка дать обобщающий очерк и этих специфических депортаций была предпринята в свое время и пишущим эти строки1.
Попытки обобщения накопленного эмпирического материала встречались гораздо реже. Из российских работ особенно значимы монографии о депортированных народах Н.Ф. Бугая «Л. Берия — И. Сталину: «Согласно Вашему указанию...» (1995) и о кулацкой ссылке Н.А. Ивницкого «Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов)» (1996), а также недавняя монография В.Н. Земскова «Спецпоселенцы в СССР, 1930-1960», вышедшая в 2003 году и подытожившая большую серию его статей 1990-х гг. о кулацкой ссылке. Однако у этих авторов (кроме Ивницкого) заметна тенденция если и не оправдывать сталинские репрессии, то, по крайней мере, брать на веру их аргументацию и документацию.
В то же время у многих зарубежных авторов, особенно у коллег из Польши, Западной Украины и Прибалтики, столь же отчетлива и прямо противоположная тенденция. Депортации народов для них ни что иное как часть тотальной советской репрессивной машины, обрушившейся на их страны, как часть того, что они называют «советизацией» или «советской оккупацией». И это, конечно, справедливо. Но при этом повсеместно встречаемое в этих работах — и особенно применительно к прибалтийским народам — слово «геноцид» подвергается тем самым недопустимой девальвации и сочетается с забвением или равнодуши
1 Полян, 1999; Полян, 2001.

18
ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
ем к трагедии того подлинного геноцида, что разыгралась на той же самой территории в 1941—1944 гг.
На фоне темы сталинских репрессий в целом и, в особенности, исправительно-трудовой системы, в исследовательском процессе на Западе проблематика принудительных миграций до известной степени ушла в тень. Можно привести лишь несколько имен историков, посвятивших ей монографические исследования или хотя бы серии статей. Сочетая анализ новодобытых в СССР эмпирических данных с традиционной приверженностью литературным источникам (главным образом мемуарного характера), они нередко ближе подходили к обобщающим оценкам и выводам, нежели их коллеги из России и Украины.
Важный вклад в изучение истории коллективизации и кулацкой ссылки внесли С. Виола (Канада), А. Грациани (Италия) и С. Мерль (Германия). Немецкие историки изучали, в основном, депортации поволжских немцев (А. Айс-фельд, В. Гердт, В. Кригер, Д. Дальман).
Высоким уровнем критической проработки самых разнообразных и разношерстных источников отличаются статьи таких американских ученых, как М. Гелб (о депортациях корейцев, финнов и других национальных меньшинств) и П. Холквист (о депортационной политике царской России в годы Первой мировой войны, а также большевистской России в первые годы советской власти). Депортациям, а точнее депортированным большое внимание уделено в монографии И.О. Поля о тюремной системе СССР.
Рассмотрение депортации чеченцев, ингушей и крымских татар в самом общем и широком контексте этнических чисток в Европе в XX веке, как это сделали Б. Уильяме (автор фундаментального исследования по истории крымских татар1), Н. Наймарк и Т. Мартин (причем иной раз с привлечением и введением в научный оборот интересного фактического материала из российских архивов) также дало новую и интересную перспективу.
Попытка хронологического обобщения проблематики советских депортаций предпринята в монографии французского историка Ж.-Ж. Мари «Депортированные народы Советского Союза» (1995). Система спецпоселений представляется ему «вторым ГУЛАГом». Это классическая компилятивная работа, не претендующая ни на новизну материала, ни на новизну осмысления. Ее слабостью, кроме всеупрощающей поверхностности, является необычайно жидкая источниковедческая база — в диапазоне от самых первых публикаций Н.Ф. Бугая, С. Кима и В.Н. Земскова до анонимных «дайджестов» в рекламно-туристичес-ком издании «Союз», предлагавшихся для чтения в международных аэропортах и поездах. Самые поздние цитируемые западные источники — статьи в «Монд» или переиздания А. Авторханова — датированы 1993-1994, а самые поздние постсоветские публикации — 1991—1992 годами! Тем не менее, хронология основных этнических депортаций в СССР дана, в основном, правильно, последовательно и без существенных ошибок2. Очень коротко освещаются вопросы пребывания депортированных на спецпоселении, их полуреабилитации и полурепатриации. В завершающей книгу главке «Бесперспективный баланс» французский ученый справедливо указывает на многообразие связей между сталинскими депортациями и многочисленными вооруженными межэтническими конфликтами постсоветского времени на постсоветском пространстве.
1 Williams, 2001.
2 Без неточностей, впрочем, не обошлось: первые депортации финского населения отнесены к 1932-1934 гг. (Marie, 1995. Р. 21).

ДЕПОРТАЦИИ И ЭТНИЧНОСТЬ
19
Однако не следует переоценивать охарактеризованный выше публикационный бум. Он был достаточно хаотичен для того чтобы оставить после себя немалое количество «белых» и «серых» пятен, ощутимых в исследовании депортаций и депортационной политики СССР. Хочется думать, что пятна эти локализованы уже достаточно точно, чтобы попытаться их закрыть. Больше всего их относится к первой половине 1930-х гг., к военному времени (прежде всего, депортации, инициированные военными) и к началу 1950-х гг.
Исследование продолжается, и хочется надеяться, что настоящее издание будет полезно не только массивом собранного в нем материала, но и фиксацией всего того, что, в силу разных причин, так и не удалось выявить и достойно представить.
Павел Полян

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
Композиционные принципы
Настоящее издание состоит из вступительной статьи, данных заметок, корпуса документов, приложений, списка сокращений, избранной библиографии и аннотированного именного указателя.
В основу композиции корпуса документов об этнических депортациях в СССР, публикуемых в настоящем издании, положен смешанный хронологически-тематический принцип. Документы разбиты на пять частей, соответствующих крупным историческим фазам советских этнических депортаций. Документы первой части охватывают депортационные операции, планировавшиеся или осуществлявшиеся в период с конца 1920-х гг. и до 1 сентября 1939 г. (то есть до начала Второй мировой войны), второй — в период между 1 сентября 1939 и 22 июня 1941 г. (то есть между началом Второй мировой войны и нападением Германии на СССР), третьей — между 22 июня 1941 и 9 мая 1945 г. (то есть период Великой Отечественной войны в ее традиционном советском понимании) и, наконец, четвертой и пятой — период после 9 мая 1945 г. (то есть послевоенное время), с дополнительным выделением периода между смертью Сталина и концом 1956 г.1
Внутри каждого раздела документы структурируются на блоки, посвященные отдельным этнодепортационным кампаниям или же в отдельных случаях их группам. В качестве следующей и последней ступени организации материала напрашивается депортационная операция, но и здесь нам пришлось пойти в ряде случаев на их группировку и объединение: некоторые из операций оказались слишком мало изученными и потому явно недостаточно документированными. К каждой части, а в некоторых случаях и к отдельным главкам, П.М. Поляном написаны преамбулы, задающие историко-политический контекст соответствующих депортационных кампаний или операций2.
Внутри отдельных блоков документы следуют строго в хронологическом порядке. Документы, содержащие материалы не об одной, а о нескольких последовательных, но все же разновременных операциях, или относятся к позднейшей из них, или выносятся в отдельный блок, сводный для двух или нескольких операций.
1 Отступлением от названного принципа явилось помещение во вторую, а не в третью часть блока «Переселение амнистированных польских граждан»: несмотря на то что эти переселения осуществлялись в основном осенью 1941 г., эта операция являлась логическим продолжением серии других польских операций, осуществленных до 22 июня 1941 г. Точно так же вне «своих» хронологических рамок публикуются отдельные документы, обозначающие, как правило, концептуально-подготовительную фазу подготовки некоторых операций (так, блоку документов по операции «Юг» в четвертой части предшествует документ 1944 г. и т.п.).
2 Интересующихся отсылаем к соответствующим разделам монографии: Полян, 2001 (а).

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
21
Вслед за корпусом документов следуют два приложения, первое из которых содержит два документа, являющиеся немецкими фальсификатами, а второе — более подробные сведения о депортационных операциях в СССР.
В справочный аппарат входит также избранная библиография. В список включены только фундаментальные или часто цитируемые исследования по данной теме. Все остальные источники даются в примечаниях.
Завершает настоящее издание аннотированный именной указатель.
Хронологические рамки
Как показали исследования, история осуществления классических советских депортаций начинается в 1918-1919 гг. и завершается в 1952-1953 гг., насчитывая тем самым около трети века. Фактическая история этнических депортаций в СССР несколько короче: она стартует десятилетием позже и финиширует вровень с остальными1.
Кроме того, непосредственно с интернированием того или иного предназначенного к депортации контингента и осуществлением самой депортационной операции, включая его транспортировку в назначенные места нового проживания, депортация в полном смысле этого слова еще не завершается. Наоборот, тяжкая юдоль подневольного существования на чужбине с этого момента только начинается. Поэтому временной точкой, заканчивающей рассматриваемое нами явление, правильнее считать не завершение практики депортационных операций, а момент формальной реабилитации депортированных этнических и этносоциальных групп. Впрочем, это тоже никакой не момент, а растянувшийся на несколько лет процесс, который тем не менее завершился в основном в 1955-1956 гг.2
Этим же 1956-м г. датируется и последний из приводимых в нашем сборнике документов — Указ Президиума Верховного Совета СССР «О приобщении к труду цыган, занимающихся бродяжничеством»3. Самый ранний документ в сборнике датирован 1928 г.: он характеризует подготовительную фазу первой депортации корейцев, фактически совершившейся в 1931 г. Тем самым хронологическими рамками настоящего издания следует считать период с 1928 по 1956 гг.
Источниковедческая база: архивные источники
В сборнике представлены две разновидности источников публикуемых документов — первичные, то есть непосредственно архивные, и вторичные — литературные (а порой и вовсе библиографические).
Архивные источники — это документы разного уровня и функционального назначения, в частности нормативные, учетные и отчетные, а также личные документы. Большинство нормативных документов — это постановления, ре
1 Впрочем, она могла бы растянуться еще на год, если рассказы о запланированной на 5 марта 1953 г. массовой депортации советских евреев на восток СССР рассматривать не в качестве мифа, а как рабочую гипотезу.
2 Сам процесс реабилитации репрессированных народов отражен в сборниках серии «Россия. XX век. Документы» — в трехтомном издании «Реабилитация: как это было», выпущенном Международным фондом «Демократия» в 2000-2004 гг.
3 Ряд помещенных в сборник документов датирован даже более поздними годами: но все это в основном справки обзорно-ретроспективного характера, подготовленные в период реабилитации.

22
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
шения, распоряжения и приказы высших партийных и государственных органов власти — ЦК ВКП(б), СНК — СМ, ПВС или ГКО. Иногда это были совместные (межведомственные) документы.
Инициатором, организатором, исполнителем, а зачастую и надзирающей инстанцией и оценщиком депортационных мероприятий в СССР в подавляющем большинстве случаев являлся сам аппарат репрессивных органов Советского государства. Поэтому системообразующими для данного сборника и наиболее часто в нем встречающимися являлись материалы органов внутренних дел и госбезопасности — в первую очередь центральных, но также и иного, более низкого, регионального уровня. Наряду с приказами, директивами или указаниями наркома (министра) или замнаркома (замминистра), встречаются разъяснения, донесения, докладные записки и отчеты различных главных управлений (прежде всего ГУЛАГа) и отделов (спецпоселений, транспортного и др.), а также областных и районных чекистов. Довольно часто встречающимся типом документа являются справки, отчеты и донесения о ходе переселения, размещения и устройства депортированных.
Часть документов носит региональный характер (республиканской, областной или даже районный), а часть — военный (приказы по армии или по фронту).
Документация союзного уровня в значительной мере сосредоточена в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ). Наиболее адекватными фондами тут являются фонд Р-9401 «Секретариат НКВД — МВД СССР» (ее опись 1 содержит подлинники, а опись 1а — заверенные копии или типографские оттиски нормативных документов; опись 2 — это материалы «Особых папок» различных руководителей) и фонд Р-9479 «Отдел спецпереселений НКВД — МВД СССР» и др. В том же архиве исключительную ценность представляют фонды высших органов власти СССР - ЦИК СССР (Ф. Р-3316), СНК - СМ СССР (Ф. Р-5446), ПВС СССР, его комитетов и комиссий (Ф. Р-7523), Генпрокуратуры РФ (Ф. Р-8131), ГУЛАГа (Ф. Р-9414) и Главного управления по борьбе с бандитизмом (Ф. Р-9478).
Во время войны роль высшего органа власти в СССР перешла к ГКО. Соответствующий фонд 644 хранится в Государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ).
Важным местом хранения документов о депортациях является и Российский государственный военный архив (РГВА). В нем находятся фонды многих соединений войск НКВД и войсковых соединений, принимавших участие в осуществлении тех или иных депортационных операций. Нами, в частности, привлечены фонды Главного управления внутренних войск (Ф. 38650), Управления внутренних войск НКВД Северо-Кавказского военного округа (Ф. 38654), Штаба войск НКВД по переселению спецконтингента из Чечено-Ингушской АССР (Ф. 38660) и Управления 8-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД (Ф. 38663). К сожалению, большая часть архивов соединений, участвовавших в депортационных операциях 1943-1944 гг. на Северном Кавказе, погибла в 1946 г. при пожаре в Центральном архиве внутренних войск СССР на Покровке1.
Бесценным источником для характеристики таких советских международных операций, как интернирование и депортация в СССР гражданского немецкого
1 Сообщено Н.Е. Елисеевой. Так, в частности, сгорели материалы 3-го полка дивизии милиции по охране тыла Южного фронта, 4-го полка по охране тыла Закавказского фронта, 20-го и 30-го мотострелковых и 237-го конвойного полков войск НКВД (см.: Перечень главных управлений, соединений и частей войск НКВД — МВД СССР. М., 1966).

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
23
населения оккупированных в 1944—1945 гг. территорий, является фонд Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ) НКВД — МВД СССР, в настоящее время являющийся составной частью РГВА. Материалы центрального значения, имеющие общий или общесоюзный характер и содержащие основную нормативную или отчетную документацию, сосредоточены там в фондах 1п (собственно фонд ГУПВИ), 2п (Особое справочное бюро МВД СССР, 1949-1951) и Зп (Политотдел ГУПВИ, 1939-1951).
Мы опирались также на материалы Российского государственного архива экономики (РГАЭ), в частности на обширный фонд Главного переселенческого управления Минсельхоза СССР (Ф. 5675), где собраны воедино материалы всех предшественников указанной организации начиная с 1924 г., — конечно, с пробелами и лакунами, связанными в том числе с бесконечными реорганизациями структуры и ведомственной принадлежности штаба переселенческого дела в стране. В этом же контексте заслуживает упоминания и фонд Переселенческого управления РСФСР (ГАРФ. Ф. А-317) — аналогичной организации с «пониженной принудительностью», которой чаще всего поручалось решение проблемы компенсационных миграций.
Уже в начале 1990-х начался процесс освоения и региональных архивов, в которых нередко содержатся документы той степени подробности и детальности, какая не встречается в центральных архивах. В этой связи особо следовало бы отметить работы СА. Красильникова и его коллег, а также В.А. Исупова и В.Н. Макшеева, широко использовавших материалы Государственного архива Новосибирской и Томской областей. В данном издании первичные материалы региональных архивов бывшего СССР представлены лишь материалами Государственного архива Республики Дагестан о компенсационных миграциях лакцев и аварцев в 1944 г. Тем не менее в книгу вошло значительное число документов республиканского и регионального уровня, извлеченных из публикаций И. Биласа и Ю. Сливки (архивы Киева, Львова и Ужгорода), Н.Ф. Бугая лично, Н.Ф. Бугая с соавторами (архивы Адыгеи и др.), В.И. Пасата (архивы Молдавии), Э. Пелкауса (архивы Латвии) и Г. Саббо (архивы Эстонии).
К сожалению, об одном из региональных архивов, работа в котором по данной проблематике была бы более чем уместна, отныне можно говорить только в прошедшем времени. До декабря 1994 г. в государственных архивохранилищах Чеченской республики (ЧР) насчитывалось 795 тыс. дел, из них 139 тыс. — в городских и районных архивах и 656 тыс. — в Грозном, главным образом в Центральном государственном архиве ЧР (включая сюда и 227 тыс. дел бывшего Чечено-Ингушского обкома КПСС). За время первой российско-чеченской войны, 1994—1995 гг., два из трех его помещений — по ул. Орджоникидзе, 891 и по ул. Чехова, 3, — были разрушены и уничтожены; соответственно, погибли все хранившиеся там архивные документы, включая и все микрофильмы страхового фонда. Тогда уцелела единственно лишь коллекция материалов о депортации чеченцев и ингушей — около 90 тыс. дел, находившихся несколько на отшибе — в хранилище по ул. Карагандинской, б2. Однако и эта коллекция, по неофициальным и непроверенным сведениям, погибла в ходе второй российско-чеченской войны, начавшейся в 1999 г.; архив местного ФСБ, напротив, уцелел и, по слухам, в 1995 г. был вывезен в Москву.
1 Всего в 100 м от здания обкома (или «президентского дворца»), где происходили самые тяжелые бои.
2 Россия - Чечня..., 1998. С. 259-262.

24
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
Увы, доступ в некоторые ведомственные архивы по-прежнему затруднен. Так, физически недоступной для нас оказалась небольшая, но исключительно ценная коллекция документов Архива Президента Российской Федерации (АПРФ): одна из фаз ремонта его читального зала несчастливо совпала с разгаром работ над данным томом. В фонде 3 этого архива (Политбюро ЦК КПСС) имеется небольшое, но системообразующее досье «Депортации, высылки», позволяющее наиболее четко и полно судить о ходе принятия тех или иных депортационных решений. Тем не менее, будучи почерпнутыми из публикаций коллег, в сборник попали материалы и из этого архива, а его сотрудники были при этом настолько любезны, что проверили по нашей просьбе легенды этих документов, что позволило избежать нескольких ошибок и анахронизмов.
Таким же образом — через публикации в других изданиях и через уточнение сигнатур — сборник был укреплен документами из Центрального архива Федеральной службы безопасности (ЦА ФСБ), из Центрального архива Службы контрразведки РФ, а также из чекистских архивохранилищ Кишинева, Киева, Риги, Львова и других городов.
Источниковедческая база: литературные источники
Охарактеризуем коротко основные известные нам издания, содержащие публикации архивных материалов по депортациям «наказанных народов».
Самой первой документальной публикацией на эту тему стала, по всей видимости, брошюра «Советский Союз и балтийские государства», выпущенная в Берлине в 1943 г. Она состоит из анонимного введения и 11 приложений, большинство из которых посвящено советским депортациям из Прибалтики в июне 1941 г. Наряду с факсимиле копии «Инструкции о порядке проведения операции по выселению антисоветского элемента из Литвы, Латвии и Эстонии», которую мы считаем, вероятней всего, фальшивкой1, оно содержит и другие документы, в подлинности которых нет оснований сомневаться2.
В 1951 г. в Стокгольме вышла книга «Эти имена обвиняют. Промежуточный перечень латвийских граждан, депортированных в Советскую Россию в 1940— 41 гг.»3. Она состояла из анонимной исторической преамбулы, показывавшей историю отношений СССР с прибалтийскими странами в межвоенный период, в особенности накануне, во время и после их аннексии, нескольких архивных приложений и перечня самих депортированных. Ряд приложений касался непосредственно депортаций июня 1941 г., из них два восходили к берлинскому изданию 1943 г. (в том числе и упомянутая инструкция)4.
Новыми являлись приложения № 3, 5, 6, 7 и 8. Приложение № 3 — это факсимиле фрагмента списка лиц, проживавших по улице Бривибас в Риге и подлежавших депортации 13—14 июня 1941 г.5 Приложение № 5 — английский перевод сводки о прохождении эшелонов с латвийскими гражданами, депорти
1 См. Приложение 1.
2 Некоторые из них включены в настоящий сборник (док. № 2.75, 2.77, 2.79).
3 These names accuse..., 1951; These names accuse..., 1982.
4 Переиздание 1982 г. содержит уже 15 приложений (среди дополнительных материалов — фотографии расстрелянных и аэрофотоснимки районов лагерей).
5 Указывались фамилии глав семейств, «окраски» (например, «бывший собственник», «бывший торговец», «айсарг» и т.д.) и номера их дел, количество выселяемых (с разбивкой на взрослых и детей до 16 лет), «адрес места жительства» (так в списке) и номера оперативных групп, ответственных за их депортацию.

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
25
рованными в июне 1941 г.1 Приложение № 6 — факсимиле ордера на арест бывшего военного министра в правительстве Латвии генерала Й. Балодиса (впоследствии депортированного)2. Приложение № 7 — факсимиле последней страницы 11-страничного списка «социально-опасных» лиц, расстрелянных 26 июня 1941 г. по постановлению «тройки» в составе наркома НКГБ Латвийской ССР, капитана гб С. Шустина, председателя Военного трибунала войск НКВД Латвийской ССР, военного юриста 2-го ранга Солдатенкова и помощника военного прокурора по спецделам, военного юриста 2-го ранга Солнцева3. Наконец, приложение № 8 — факсимиле весьма трудно читаемой и датируемой 14 июня 1946 г. справки, выданной гражданину З.Р. Ирэльсону, 1881 года рождения, родом из Латвии4.
Что же касается самого 547-страничного машинописного списка депортированных (точнее, репрессированных, кроме расстрелянных) латвийских граждан, то он был составлен в 1941—1942 гг. в Риге, во время немецкой оккупации, на основании добровольного опроса населения, и был передан в Международный Красный Крест в Женеве. Список, в составлении которого участвовали Латвийский Красный Крест, Латвийский Статистический Комитет и Информационное бюро Латвийской благотворительной организации («Tatutas palidziba»), заведомо неполон, но и он содержит около 30 тысяч имен5.
В этот же рад следует поставить и работу Велло Сало6, посвященную потерям населения Эстонии в интервале между июнем 1940 и августом 1941 г. Суммарное число депортированных из Эстонии он оценивает более чем в 60 тыс. чел., причисляя к ним и мобилизованных в Красную Армию. Число собственно депортированных в июне 1941 г. — 10 205 имен (без учета 400—500 имен депортированных, но не охваченных учетом эстонских евреев). Составлением списка занимался основанный 04.09.1941 Центр учета депортированных эстонцев (по-немецки — Zentralstelle zur Erfassung der Verschleppten Esten) под руководством Эльмара Тамбека. Центр разработал и распространил среди населения анкету
1 В ней указаны номера эшелонов, даты их отправки, варьировавшие, кстати, в интервале от 16 до 27 (!) июня, станции отправления и назначения, управления железной дороги, направления (с указанием станций и дат пересечения бывшей советско-латвийской границы), число задействованных автомашин и номера соединений конвойных войск, сопровождавших эшелоны в пути (в частности, 236-й полк и 155-й особый батальон войск НКВД), а также росписи ответственных лиц.
2 Ордер подписан (вернее, написан) 31 июля 1940 г. министром внутренних дел и заместителем премьер-министра в просоветском «народном правительстве» В. Лацисом, представляющий собой самую обыкновенную рукописную записку на латышском языке.
3 В качестве примера «социально-опасного лица» под № 78 фигурирует некто Гуно Яковлевич Гринштейн, изобличенный как «активный антисоветчик, который на товарной станции Рига вел агитацию среди рабочих и распространял провокационно-клеветнические стихи о том, что скоро придут в Ригу немцы и разобьют русских».
4 Он был осужден «особым совещанием» 14 марта 1941 г. к пяти годам ссылки как социально опасный элемент и отбывал наказание на спецпоселении в Сторожевском районе Коми АССР (надпечатка фиксирует даже факт выдачи ему на руки паспорта).
5 В списке зафиксированы сведения о регистрационном номере и о групповой категории депортированного лица (2-я группа указывает на депортацию 13—14 июня, 3-я — на арест и перемещение из тюрьмы, 4-я — на пропажу без вести в последние дни перед немецкой оккупацией), его фамилии и имени, дате и месте рождения, а также последнем адресе. В издании 1951 г. список воспроизведен факсимильно, в переиздании 1982 г. — типографски.
6 Salo, 1989.

26
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
из 19 пунктов. Поэтому наряду с составлением сводного перечня репрессированных (как таковой он насчитывал в 1944 г. 59 967 имен на 1341 машинописных страницах) и оказалось возможным рассчитать ряд статистико-демографи-ческих таблиц (частично они воспроизведены Сало). Из пяти копий перечня две попали на Запад, в том числе одна через А. Варму, бывшего посла Эстонии в Финляндии, передавшего ее в начале 1950-х через посольство США в Швеции для так называемого Керстенского комитета при конгрессе США. Кроме того, в Национальном архиве США хранится микрофильм с «Хельсинкского списка», охватывающего 9632 выявленных (по состоянию на начало 1943 г.) депортированных лиц1.
Публикация В. Сало содержит в приложениях и архивные документы: среди них факсимиле первого листа «Протокола заседания уездной тройки по выселению антисоветского элемента из уезда Перрюмаа от 7 июня 1941 года» под председательством начальника уездного отделения НКГБ С. Кикаса (с. 237), образец опросной анкеты и статистической таблицы Центра учета депортированных немцев, уже известная (публиковавшаяся в 1943 г.) директива Чернышева Серову и Абакумову от 13 июня 1941 г. (в извлечениях, затрагивающих только эшелоны из Эстонии), а также «Инструкция начальникам эшелонов по сопровождению заключенных из Прибалтики»2.
Собственно, в СССР историко-документальные издания на эту тему не выходили. Первые попытки такого рода были предприняты уже в постсоветское время. При этом первопроходцами тут стали не историки, а этнографы. В самом начале 1990-х гг. они подготовили уникальное издание под общим названием «Депортации народов СССР (1930-1950-е годы)» (в рамках издаваемой Институтом этнологии и антропологии РАН серии «Народы и культуры», а точнее, под рубрикой материалов к этой серии, выпуск XII). Издание состояло из двух частей. Первая имела подзаголовок «Документальные источники Центрального государственного архива Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления (ЦГАОР)3 СССР» и была посвящена различным депортационным кампаниям, вторая — с подзаголовком «Депортация немцев (сентябрь 1941 — февраль 1942 г.)» — была сосредоточена исключительно на одной кампании — немецкой. Составителем обоих сборников выступила О.Л. Милова (историк по образованию).
Часть первая увидела свет в 1992 г., а часть вторая, подготовленная еще в 1993 г., из-за отсутствия спонсора задержалась с выходом до 1995 г. Обе части вышли ротапринтным способом и смехотворным тиражом (первая — 250, а вторая — 300 экз.), что сделало их поистине библиографической редкостью. Дополнительным фактором уникальности изданий является их публикаторская культура: читатель получил в свое распоряжение не только текст документа, но и сопровождающие его надписи и пометы, датировки и даже постраничную соотнесенность с факсимиле оригинала (что, как представляется, скорее излишне)4.
1 См. об этом подробнее: Salo, 1989. Р. 8-13.
2 Сравнение с аналогичной инструкцией по депортации немцев из Поволжья однозначно говорит в пользу ее подлинности; однако возможная неполнота, отсутствие даты и других атрибутов затрудняют ее републикацию.
3 Современный ГАРФ.
4 Составитель руководствовалась следующими правилами публикации: документы публикуются полностью (за исключением сведений агентурного характера; их положение в тексте, к сожалению, никак не обозначается); при отсутствии заголовков и дат заголовки и датировки даются составителем; приводятся указания на грифы и ограничения в документах, а также пометы; орфографические ошибки оригинала исправляются.

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
27
В первом сборнике впервые была опубликована и «Карта административных центров республик, краев и областей, являющихся местами спецпоселений, с указанием количества расселенных в них спецпоселенцев»1.
Немцам посвящен и ряд других изданий. Самым первым из них явился двухтомник «История российских немцев в документах», составленный В.А. Аума-ном и В.Г. Чеботаревой и выпущенный в 1993—1994 гг.2 Его первый том, документирующий в целом период с 1763 по 1992 г., содержит первую значительную подборку документов по депортации и реабилитации (точнее, не-реабилита-ции) советских немцев. Вошедшие в нее документы базируются на фонде ГКО из РГАСПИ и стали впоследствии базой для многочисленных републикаций3. Несколько интересных документов почерпнуто нами и из «Истории Республики немцев Поволжья в событиях, фактах и документах» А.А. Германа, выпущенной в 1996 г. Международным союзом немецкой культуры4. Весьма ценным собранием документов о Трудармии является сборник документов «Мобилизовать немцев в рабочие колонны. И. Сталин», выпущенный Н.Ф. Бугаем в 1998 г.5
Первым и на сегодняшний день единственным, изданием документов о депортации немцев на немецком языке явился сборник «Deportation. Sondersied-lung. Arbeitsarmee. Deutsche in der Sowjetunion 1941 bis 1956» («Депортация. Спецпоселения. Трудармия. Немцы в Советском Союзе с 1941 по 1956 г.»), составленный и выпущенный А. Айсфельдом и В. Гердтом в 1996 г.6 Сборник, к сожалению, слабо структурирован: его первый раздел, охватывающий 413 документов, посвящен российским немцам в 1936—1991 гг. в целом, а второй — из 25 документов — немцам из северной части Восточной Пруссии, депортированным после войны в советскую оккупационную зону Германии, в 1945—1948 гг. Указанные в названии временные рамки несколько обманчивы: на самом деле 438 вошедших в сборник документов охватывают период с 1936 по 1974 г. (а с учетом датировок самих документов — по 1991 г.). Зато документов в сборнике в действительности несколько меньше: наравне с полноценными текстами составители включили в том короткие (иные всего несколько строк) извлечения из упоминаемых документов и даже «голые» названия тех документов, о которых они знали из литературы, но текстами которых не располагали. Сборник построен в основном на вторичных материалах, но, наряду с многочисленными републикациями в нем представлены и документы из региональных российских архивов, в частности из Государственного архива Алтайской области. Из других — вызывающих скорее недоумение — особенностей сборника отметим огромное количество «глухих» (то есть без указания сигнатур) ссылок на собрание Н.Ф. Бугая и неопубликованную рукопись А. Кичихина «Хроника репрессии».
Необычайно полезной при подготовке настоящего издания оказалась 800-стра-ничная монография В.И. Пасата «Трудные страницы истории Молдовы: 1940-1950-е гг.», выпущенная издательством «Терра» в 1994 г. Она посвящена не столько единому народу — молдаванам, сколько единой территории бывшей Молдавской ССР, образованной 2 августа 1940 г.7 Издание выделяется тема
1 ГАРФ. Ф. Р-9479. On. 1. Д. 641. Л. 400. Эту карту впоследствии охотно перепечатывали (Саббо, 1996 и др.) или даже использовали в оформлении книг.
2 История российских немцев..., 1993, 1994.
3 См., напр., подборку документов о «Трудармии»: Герман, Курочкин, 2000. С. 158—164.
4 Герман, 1996.
5 Бугай, 1998.
6 Deportation..., 1996.
7 То есть вскоре после аннексии румынской провинции Молдова Союзом ССР 27— 28.06.1940.

28
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
тической обстоятельностью и полнотой, богатством привлеченных первичных материалов и высокой издательской культурой. В сборнике, построенном последовательно-хронологически, — более 300 документов, причем все они (совершенно уникальный случай!) публиковались впервые. Уникален и набор архивов, откуда они извлечены: наряду с ГАРФ, РГАСПИ и РГАЭ это документы из АПРФ, Архива Министерства национальной безопасности Республики Молдова и некоторых других, практически и сейчас недоступных рядовым исследователям.
В том же 1994 г. в Киеве вышел фундаментальный двухтомник Ивана Биласа «Репрессивно-карательная система на Украине в 1917-1953 гг. Социально-политический и историко-правовой анализ». Первый том — это авторская монография по указанной теме (на украинском языке), второй представляет собой фундаментальное собрание документов и материалов1. Документы печатаются на языке оригинала, то есть по-русски; указываются архивные источники, комментариев нет.
Хорошим дополнением к двухтомнику И. Биласа является трехтомник Ю. Сливки «Депортации: западные области Украины конца 30-х — начала 50-х гг. Документы, материалы»2. Первый том предваряется статьей Ю. Сливки «Истоки и последствия национальной трагедии». Документы печатаются на языках оригинала, заголовки — на украинском языке; комментариев нет и здесь.
Ценным источником, бесспорно, явился и коллективный польско-российский сборник документов «Депортации польских граждан из Западной Украины и Западной Белоруссии в 1940 году», выпущенный в 2003 г. ФСБ РФ совместно с Министерством внутренних дел и администрацией Республики Польша и Институтом национальной памяти — Комиссией по расследованию преступлений против польского народа3. Сборник содержит в общей сложности 172 документа, оснащенных легендой и примечаниями, содержащими подчас уникальные сведения.
Из многочисленных публикаций Н.Ф. Бугая следует отметить как весьма ценный монографический сборник документов «Депортация народов Крыма»4. Это хорошо структурированное и богатое материалами издание. Источники документов, как правило, приводятся, но, к сожалению, и в этом издании, вышедшем уже в XXI веке, все еще нередки рецидивы глухих ссылок типа «ГАРФ. Коллекция документов» или отсылок к собственным ранним публикациям, в которых источники публикаций опущены. Есть в сборнике и другие небрежности (РГАСПИ упорно именуется РЦХИДНИ и т.д.).
В том же ряду и монография Н.Ф. Бугая и А.Н. Коцониса, посвященная депортациям греческого населения СССР5. Строго говоря, это не сборник документов: представленные в книге документы (их 71) играют в ней роль приложения, занимающего, однако, чуть ли не 2/з объема. Сами документы, как
1 Бшас, 1994 (издание осуществлено при поддержке товарищества «Самопом1ч» в Клифтоне и Украинского народного союза, США).
2 Депортаци: захщш земл1 Украини юнца 30-х — початку 50-х pp. Документа, мате-piann, спогади. У трьох томах. Т. I. 1939—1945 pp. / Вщп. ред. Юрш Сливка. Клв: 1н-ститут укра'шознавства НАНУ, 1996. 752 с. (издание осуществлено в рамках программы «Сшльне мкще — схщна Европа» при поддержке мецената Владимира Кашицкого и Австралийского фонда украиноведческих исследований).
3 Депортации польских граждан..., 2003.
4 Бугай, 2002.
5 Бугай, Коцонис, 1999.

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
29
правило, снабжены ссылками на источник (но, к сожалению, и здесь иногда глухими).
Несколько значительных сборников документов посвящено прибалтийским народам и увидело свет в странах Балтии. Так, в 1996 г. вышло болынеформат-ное (A3) двухтомное издание «Невозможно молчать», составленное Гильдой Саббо. Оно посвящено всем советским репрессиям в Эстонии, в том числе и депортациям. В нее вошли как архивные материалы, так и воспоминания самих жертв депортаций и репрессий. Составители пошли по довольно редкому пути факсимильного воспроизведения большинства публикуемых документов, хранящихся как в Москве (ГАРФ, РГАСПИ, РГАНИ, РГАЭ), так и в Таллине (ГАЭ).
Немало важной информации содержит сборник документов «Политика оккупационных властей в Латвии. 1939—1991», выпущенный в 1999 г. в Риге к 50-летию депортации из Прибалтики 1949 г. под редакцией Пелкауса1. Уже из названия сборника, предисловие к которому написал президент Латвийской Республики Г. Ульманис, ясна его политическая задача и направленность. Депортациям посвящено две главы — «Первый этап советской оккупации» и «Массовый террор и депортации в послевоенные годы». Всего в сборнике помещено 300 документов, нумерация документов сквозная. Большинство документов по интересующей нас тематике — из ГАРФ; достойно представлены и фонды Государственного архива Латвии (ГАЛ).
Как это ни удивительно, но монографий, специально посвященных депортации вайнахов, так и не вышло, если не считать книги С. Гаева, М. Хадисова и Т. Чагаева «Хайбах: следствие продолжается»2, посвященной лишь одной, хотя и самой трагической, составляющей операции «Чечевица». Сама же операция в целом охарактеризована либо в монографиях более общего характера (работы Н.Ф. Бугая, А.М. Гонова, П.М. Поляна), либо в журнальных публикациях или статьях (в основном тех же авторов, а также С.С. Кошурко и В.П. Сидоренко, которые первыми ввели в научный оборот документы из РГВА3).
Многие ценные документы всесоюзного уровня об этнических депортациях можно найти и в сборниках более общего характера, посвященных сталинским репрессиям в целом или, скажем, Великой Отечественной войне.
Особого упоминания заслуживает «Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий», составленный Е.А. Зайцевым и выпущенный Верховным Советом РФ в издательстве «Республика» в 1993 г. неслыханным тиражом 53 тыс. экз.4 Многие документы даются в извлечениях, а источники если и указываются, то эпизодически. Это издание послужило нам публикационным источником лишь в минимальной степени, но зато в весьма большой — в качестве фиксатора того историко-правового фона, в котором формировалась исследуемая нами депортационная политика СССР.
1 Политика оккупационных властей..., 1999.
2 Гаев, Хадисов, Чагаева, 1994.
3 К сожалению, приходится указывать на недопустимо низкий археографический уровень тематически важной публикации В.П. Сидоренко (Сидоренко, 2000). Проверка de visu ряда впервые им опубликованных текстов показала, что читатель получил в распоряжение не документы как таковые, а что-то вроде их дайджестов! Это тем более досадно, что автор, несомненно, глубокий знаток вопроса о деятельности войск НКВД на Северном Кавказе в годы Великой Отечественной войны (этому вопросу посвящены обе его диссертации, а также монография — см.: Сидоренко, 1999).
4 Сборник..., 1993.

30
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
Прекрасным продолжателем правовой линии, начатой Е.А. Зайцевым, и, пожалуй, наиболее фундаментальным изданием такого рода стал «Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий» в двух частях, выпущенный Главной прокуратурой РФ под общей редакцией Г.Ф. Весновской и изданный в Курске в 1999 г. тиражом 10 тыс. экз.1 Как отмечается в предисловии, выход сборника стал возможен благодаря Указу Президента РФ № 658 от 23 июня 1992 г. «О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека». Серьезным дефектом издания является сплошное отсутствие указаний на источники публикаций.
Весьма информативным и серьезным оказалось многотомное издание «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне», начатое еще в 1995 году2. Вышедшие на сегодняшний день три тома (каждый состоит при этом из двух книг) охватывают временной интервал от ноября 1938 до 31 декабря 1942 г. На этот период приходятся такие мощные депортационные кампании, как польская 1940—1941 гг. и немецкая, или немецко-финская, 1941—1942 гг. Основу источниковедческой базы составляют документы госбезопасности, слабо представленные в других изданиях (иной раз благодаря этому возникает даже возможность сравнения различных версий одного и того же документа). Особенно хорошо представлена в этих изданиях польская и немецкая депортационные кампании. Отметим при этом и хорошее качество подготовки текста и интересные примечания.
Выделим особо и сборник, посвященный катынской трагедии: «Катынь. Март 1940 г. — сентябрь 2000 г.: Расстрел. Судьбы живых. Эхо Катыни. Документы» (2001) — зрелый плод многолетнего совместного труда российских и польских историков. Проблематика депортаций польских граждан органично входит в его ткань, ряд документов приводится факсимильно. Из всего массива вторичных источников настоящего издания, пожалуй, именно этот сборник (ответственный составитель Н.С. Лебедева) является наилучшим по полноте и глубине тематического охвата, а также по уровню археографической подготовки и публикаторской культуры.
Крайне ценными для ориентации в проблеме являются тематические сборники о репрессиях против поляков и немцев, выпущенные в 1998-1999 гг. историками общества «Мемориал». Депортациям в них уделено много внимания, но они, как правило, содержат статьи, а не публикации документов3. Среди работ, посвященных последствиям депортаций, в частности жизни на спецпоселении, ходу реабилитации репрессированных народов и этническим конфликтам в местах, откуда их депортировали, выделяются фундаментальный трехтомник «Реабилитация: как это было», монография В.И. Козлова о массовых беспорядках в СССР в послевоенные годы, в том числе и с участием репрессированных народов по местам их высылки, книги А.Г. Здравомыслова и, в особенности, А.А. Цуциева об осетино-ингушском конфликте, а также работы А.Г. Осипова об этнической дискриминации турок-месхетинцев в Краснодарском крае.
1 Сборник..., 1999. В составлении сборника кроме Г.Ф. Весновской принимали участие B.C. Кулагина и В.А. Щепаков. Прямым предшественником этого издания являлся аналогичный однотомный сборник, выпущенный в 1976 г. Главной военной прокуратурой (см.: Сборник..., 1976).
2 Председателем редколлегии по должности является председатель организации — преемницы КГБ.
3 Репрессии против поляков..., 1997; Репрессии против российских немцев..., 1999.

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
31
Совершенно особое место в литературе о депортациях занимает трехтомник «Так это было», составленный журналисткой С. Алиевой (карачаевкой по происхождению)1. В нем, правда, почти нет архивных документов, а если они и приводятся, то чаще всего в выдержках, в газетном изложении и без тени претензии на научную подготовку. Зато в нем есть то, что отсутствует во всех остальных упоминавшихся книгах, — собранное по крупицам слово самих депортированных, их воспоминания, рассказы, стихи, документы из семейных архивов. Отметим и следующий принципиальный момент: репрессии документируются не с точки зрения палачей, как это имеет место с большинством документов из государственных архивохранилищ, а с точки зрения самих жертв. Материал (а многое было написано по просьбе С. Алиевой специально для этого издания) подобран с болью и любовью, систематизирован по различным «наказанным народам». К сожалению, возможности использования такого рода материалов в научном издании сильно ограничиваются их, как правило, беллетристическим характером.
Пожалуй, наиболее поздним из учтенных в настоящем издании литературных источников является многотомник «История сталинского ГУЛАГа. Конец 1920-х — первая половина 1950-х годов», подготовленный коллективом ГАРФ и выпущенный издательством «РОССПЭН» в конце 2004 г., в частности тома первый («Массовые репрессии в СССР», отв. составитель И.А. Зюзина) и пятый («Спецпереселенцы в СССР», отв. составитель Т.В. Царевская-Дякина)2.
Таким образом, за последние 15 лет в литературе накопился поистине богатейший эмпирический материал, отражающий юридический, этнический, статистический, организационный, народнохозяйственный и многие другие аспекты принудительных миграций. Но, как правило, — и работа над настоящим сборником обнажила это особенно четко — эти публикации остро нуждаются в тщательной текстуальной и археографической проверке, а также в смысловом комментарии и исторической интерпретации.
Археографические принципы
Археографическая обработка текстов соответствует общепринятым правилам. Каждый отдельный документ характеризуется номером, названием и датой. Для облегчения ориентации читателя в каждой части принята своя нумерация. Некоторые исторические ярлыки, например «кулаки» или «социально-опасные», являющиеся составной частью лексикона большевистских властей, в сущности следовало бы закавычить как ненаучные, однако их укорененность в научном обороте уже столь велика, что их употребление не несет специфической разоблачительной коннотации.
Текст воспроизводится по первичным (архивным) или вторичным (литературным) источникам. Все документы, кроме оговоренных случаев, просмотрены составителями de visu, для каждого был предварительно выявлен эдицион-ный свод. Оговоренными следует считать те случаи, когда в месте указания источника публикации стоит то или иное издание, даже если далее и следует
1 Так это было..., 1993 (с указанием тома).
2 История сталинского ГУЛАГа: В 6 т. Т. 1: Массовые репрессии в СССР/Отв. ред. Н. Верт, СВ. Мироненко; Отв. сост. И.А. Зюзина. М.: РОССПЭН, 2004. 728 с. История сталинского ГУЛАГа: В 6 т. Т. 5: Спецпереселенцы в СССР / Отв. ред. и сост. Т.В. Ца-ревская. М.: РОССПЭН, 2004. 824 с.

32
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
указание на ее архивный источник: такое описание означает, что просмотр первоисточника оказался в силу различных обстоятельств невозможен.
Документы публикуются полностью, за исключением тех немногочисленных случаев, где часть документа не имеет отношения к интересующей нас проблематике, содержит совершенно избыточные технические подробности (такие случаи поясняются) или же где фрагментарна сама базовая публикация, в результате чего ее перепроверка de visu технически невозможна. Указания на грифы и ограничения, а также списки рассылки в документах сохраняются, равно как и некоторые позднейшие пометы. В тех случаях, когда проверка была невозможна и такого рода указания в публикации отсутствуют (хотя в оригинале они, вероятнее всего, и есть), наш текст дается по публикации.
Очевидные опечатки на уровне слова исправляются без дополнительных оговорок. Дальнейшее углубление в текстологию документа — рукописный или иной характер правки или пометы, орудие письма, которым она нанесена (карандаш, ручка и т.п.) или его цвет, а также подчеркнутая фиксация пунктуационных особенностей документов (как правило, подчеркивающих малограмотность их авторов) — представлялось нам избыточным, за исключением тех редчайших случаев, когда это действительно несло семантическую нагрузку. Выделения, сделанные адресатом (подчеркивания строк или слов в тексте и т.д.), графически показываются подчеркиванием или, в случае выделения (отчеркивания) на полях целых абзацев, отмечаются в комментарии. Во многих (но не во всех) первоисточниках фамилии упоминаемых лиц выделяются прописными буквами. Для читательского удобства и с целью унификации мы распространили этот принцип на весь корпус документов.
Каждый документ сопровождается легендой, состоящей из указания на источник публикуемого текста и его краткой общей характеристики, а также комментария и примечаний. В том случае, если источник первичный, приводится его сигнатура (архивный шифр), если же источник вторичный, дается его библиографическое описание, в том числе с указанием его собственного первичного источника, если это известно.
Вторичные документы, опубликованные нашими предшественниками с указанием крайне глухих ссылок или вовсе без таковых, хотя и могут считаться введенными в научный оборот, но их текстологическое качество и научная ценность при этом существенно уступает ценности документов, печатающихся по первичным источникам или же по проверяемым вторичнымСоставители стремились к тому, чтобы обойтись без таких непроверяемых литературных источников, однако в ряде случаев, касающихся некоторых опорных документов, это оказалось невозможно2.
В легенде приводятся и основные архео- и библиографические признаки документа (наличествующие на первичном источнике и поддающиеся прочтению резолюции, визы и другие значимые пометы, а также надпечатки), выявленные источники первой и других значимых научных публикаций, иные места хранения документа и т.п. При необходимости даются общий комментарий и
1 К этому утверждению нас привел именно опыт проверки de visu отдельных публикаций, в частности работы В.П. Сидоренко и отчасти Н.Ф. Бугая (ранние публикации).
2 Сюда относятся прежде всего двухтомник Генпрокуратуры (Сборник..., 1999) и многотомное издание «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне» (часть сигнатур из этого издания была позднее уточнена с помощью ЦА ФСБ).

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
33
локальные примечания. В примечаниях, как и в названиях документов, обозначения союзных организаций даются сокращенно (в соответствии со списком сокращений).
Всего в сборнике публикуется 460 документов, из них 137 —впервые или впервые полностью (отмечены звездочкой).
Благодарности
Наша первая благодарность — академику Александру Николаевичу Яковлеву, чье предложение подготовить это издание в заслуженно известной серии «Россия. XX век. Документы», выходящей под его общей редакцией, было не только почетным и лестным, но также желанным и обязывающим. Оно означало приглашение к тому, во-первых, чтобы заново перелопатить гору уже известного, во-вторых, к поиску и освоению нового, а главное — к тому, чтобы еще раз систематизировать и переосмыслить весь огромный материал по проблематике депортаций — как литературный, вторичный, так и архивный, первичный.
Это задача была бы просто непосильной и неподъемной для нас двоих, — когда бы не многосторонняя дружеская и профессиональная поддержка коллег, прежде всего историков и архивистов. Тут нам хочется совершенно особо и отдельно отметить помощь главного знатока и хранителя документов по депортационной проблематике в ГАРФе — Дины Николаевны Нохотович: она не только помогала словом и делом — в тесном общении с ней рождался и самый замысел этой книги. Большую и серьезную помощь оказали нам и ее коллеги по главному архиву страны — Я.М. Златкис, И.А. Зюзина, В.А. Козлов, А.И. Ко-курин, Е.Л. Луначарский, О.В. Маринин, СВ. Мироненко, СВ. Сомонова, Т.В. Царевская-Дякина и др. То же следует с благодарностью повторить и применительно к коллегам из других московских хранилищ — СА. Мельчину (АПРФ), Г.Ф. Весновской (Генеральная прокуратура РФ), В. Доронину, Е.Е. Кириловой и А.П. Федоренко (РГАСПИ), Е.А. Тюриной (РГАЭ), Н.Е. Елисеевой, О.А. Зайцевой и В.М. Коротаеву (РГВА), В.Ю. Афиани (РГАНИ, в настоящее время — Архив Академии наук РФ), O.K. Матвееву (ЦА ФСБ) и др.
Традиционно щедрую помощь оказали нам коллеги из Московского общества «Мемориал», в частности Б.А. Биленкин, А.Э. Гурьянов, Н.Г. Охотин, Н.В. Петров, А.Б. Рогинский, СП. Сигачев, СВ. Цыбульская и др. То же можно сказать и о М.Г. Арутюнове (Москва), B.C. Белозерове и В.Х. Бельтране (Ставрополь), Н.В. Бессонове (пос. Быково в Московской области), Ф. Гори, Э. Гуэрчетти и Е. Дундович (Милан и Флоренция), Э. Горюновой (Элиста — Ереван), СА. Кра-сильникове (Новосибирск), Р.Х.-М. Кулиеве (Москва). 1С И. Липкине! (Москва). Ш.С Мудуеве (Махачкала), Г. Суперфине (Бремен) и А. Хуболове (Нальчик). Много ценного почерпнуто и из последних публикаций таких признанных специалистов в данной области, как Н.Ф. Бугай и В.В. Земсков.
Не только доброжелательный профессионализм, но и душу вложили в эту книгу ее издательские редакторы — А.А. Беляев и А.Л. Ерохина. Неоценима и техническая помощь изданию со стороны М.П. Поляна, Ю.А. Сосориной и О.В. Шамфаровой.
Всем им составители адресуют слова своей искренней благодарности и признательности.